Дневники Аотоа. Продолжение.

[princesTutu]

Запылившийся забытый фанфик. Но поскольку я возобновляю над ним свои труды, то вот:
31 мая. Вечер.
Я думаю, что никогда не забуду этот утомительный день. Начался он просто прекрасно. Сердце так и замирало от предвкушения чего-то невообразимо чудесного. И вот…
Мален-сан как всегда была сегодня серьезна, сдержана, сосредоточена. Тщательно разъясняла мне каждую деталь, каждую мелочь. Очень хвалила меня сегодня, заметив мою воодушевленность. Сказала, что мои рисунки начинают показывать и мою душу, а не простое механическое отображение окружающего меня мира. Когда же я спросил, в чем она это видит, то получил в ответ только улыбку. Она подшучивает надо мною?
Расставшись с Мален-сан, я поспешил в музыкальный класс. Там меня ожидал странный сюрприз. Из класса доносились не очень-то и гармоничные аккорды. Кто-то играл на моем инструменте, если конечно у меня язык мог повернуться назвать это игрой. Я резко толкнул дверь класса. Картина, открывшаяся моим глазам, была поразительна. За фортепиано сидела невысокая ладная девушка, которая роняла лениво руки на клавиши, нисколько не интересуясь, что за аккорд она берет и как это влияет на клавиши. Я почувствовал поднимающуюся в душе волну гнева и боли за инструмент. Фортепиано будто бы решило высказаться через меня за свою обиду. В общем, я довольно резко отчитал девушку за подобное обращение с моим любимым инструментом. Она лишь усмехнулась в ответ.
- Пианист значит? – спросила она звонким задорным голосом. – Ну-ну. Что ты так переживаешь? Я же ему ничего не сделала.
Я чуть не задохнулся от возмущения. А она тряхнула своими непослушными темными кудрями, её зеленые глаза сощурились, изучая меня как можно внимательнее, будто стремясь запомнить каждую черту. Я почувствовал себя как-то неуютно, а она встала из-за инструмента и прошествовала мимо меня:
- До встречи, музыкант.
В этот момент мне показалось, что она поступила так с инструментом не потому, что относилась к нему равнодушно, пусто. А скорей по тому, что хотела привлечь мое внимание к себе…Что за глупости! Я даже никогда её раньше не встречал. Но ощущение значимости этой встречи не покидало меня весь день.
Вновь посетили с Факиром архив. Смотрительница немного поворчала, но вступать с нами в открытую дискуссию не решилась. Видимо вчерашний взор Факира не изгладился из её памяти.
Вороша пыльные стопки папок, я все-таки добрался до тех, где хранились журналы. Балетное отделение сразу найти не получилось, поэтому я вскользь просматривал журналы Художественного и Скульптурного отделений. В тот момент мне это казалось скорее занятием от скуки, нежели чем-то важным. А может, все же я опасался пропустить что-то, отложив эти папки в сторону? Перевернув очередную страницу и чихнув от взметнувшейся пыли, я принялся читать, пытаясь подавить зевок. И вдруг мое сердце чуть не остановилось. В списке фамилий, напротив которого в разнобой были проставлены значки присутствовал/отсутствовал и прочее, блеснула фамилия Дроссельмаер. Я глубже вдохнул, не в силах поверить. Такого просто не может быть! Журналу не более пятидесяти лет, а маэстро жил несколько веков назад! Факир, заметивший мое недоумение, подошел. Как раз в этот момент я лучше разобрался в угловатом почерке преподавателя: «Грета Дроссельмаер». Ох, от сердца отлегло! Я же вписывал её в генеалогическое древо. Правда, ничего фактически о ней не знал, кроме места в роду и годов жизни.
- Кто она? – флегматично спросил Факир, заглядывая мне за плечо.
- Хм, она является тупиковой ветвью в твоем роду. Прямая наследница Дроссельмаера. Однако умерла очень юной, не оставив потомства. Линию продолжил её брат Ганс.
- Вот как…
Я прикрыл глаза, припоминая желтый шероховатый лист, покрытый прочерченными моей рукой линиями, значками, именами, цифрами….Ей не было семнадцати, когда она умерла. Но отчего? Если вспомнить остальных в древе, то её младший брат Ганс умер десятью годами позже в возрасте двадцати трех, оставив внебрачную двойню. Так род Дроссельмаера прервался по мужской линии. А дочь Ганса была матерью Факира. Кажется, её звали Мадлен…
Естественно я понимал насколько тяжело, а может даже в чем-то и жестоко спрашивать Факира о его прошлом, о его семье, которую он потерял больше десяти лет назад, но что-то тревожило меня, требовало уточнить, выспросить…Даже губу пришлось закусить. Позже. Потом, когда я буду в этом уверен. В любом случае я просто могу проверить это по хроникам. Там есть имена родителей Факира, да и древо лежит дома целое и невредимое.
Мой друг, похоже, заметил мою рассеянность и смущение. Его взгляд даже стал чуточку обиженным оттого, что я не говорю ему всей правды. Как же я скажу тебе все это Факир, не причинив боли?! Как?
Мои печальные мысли прервал громкий кряк Ахиру, которая призывно махала крылышками с соседнего стеллажа. Когда мы с Факиром подошли, то обнаружили журналы балетных классов (напомнить предложить заведующей архивом разложить все по секциям, хотя вряд ли перечница этим займется).
Только мы вздумали приняться за них, как смотрительница бесцеремонно сунулась к нам и сказала, что нам пора уходить, поскольку до отбоя всего полчаса, а архив пора закрывать.
Что ж, будет нам на завтра занятие. Наведался опять на чай к Факиру, но разговор не клеился. Похоже, мне надо перестать деликатничать и рассказать ему все. Ведь не жалел я его тогда, когда ему надо было учиться управлять своей силой? Пора проявить свою жесткость.

1 июня, утро.
Нет покоя моей измученной душе. Сейчас я должен подробно записать все, что видел этой ночью. А надо отметить, что мне приснился очень необычный сон. В нем была странная и очень печальная девушка. Так, все по порядку.
Она стояла у узловатого дерева, облокотившись на него. Я мигом узнал его – оно растет у ограды мужского общежития нашей Академии. Высокая, с длинными светлыми волосами, резкими чертами лица, которые лишали её почти всяческого обаяния. Оно таилось только в глазах. Таких теплых, нежных, кротких как у лани, карего цвета.
Девушка смотрела прямо на меня, а затем позвала:
- Ганс, подойди ко мне.
Голос был певучим низким. Я почему-то откликнулся и приблизился к ней. Она была выше меня на полторы головы. Губы шевельнулись, рождая не принадлежащие мне слова:
- Грета, почему я так долго не видел тебя?
В карих глазах мелькнула грусть.
- Прости, братик, но так нужно.
- Почему, Грета? – мой голос стал жалобным, почти несчастным.
- Потому что мы наследники рода Дроссельмаера. И наш прадед кашу такую заварил, что нам надо её расхлебывать.
- Какую такую кашу?
- Очень невкусную, - она обняла меня. От её тела исходил запах осенней травы, хотя вокруг все цвело и зеленело. – Ганс, потерпи немного. Очень тебя прошу. Скоро все закончится.
- Я жду этого, Грета. А что там с Зиги?
Она усмехнулась, а потом сказала:
- С ним все хорошо. Он передавал тебе привет.
- Хорошо. Я жду, когда он придет ко мне.
- Если освободится, то он придет. Только не ходи к нему, хорошо? Сейчас он очень занят.
Я глубокомысленно хмыкнул и стал освобождаться от её объятий, опасаясь, что кто-нибудь увидит меня в таком положении. Нет, в теплом кольце рук конечно очень уютно, но мои одноклассники меня задразнят.
Грета усмехнулась, пригладила мои волосы.
- Пожалуй, я пойду.
- Нет, побудь ещё немного. Ты ведь опять сбежишь куда-нибудь и совершенно забудешь обо мне!
- Нет, Ганс! Я всегда о тебе помню! Но мне действительно пора…
Теплая улыбка, а затем она быстро развернулась и бросилась вдоль ограды к воротам….

На этом мой сон оборвался. Насколько я понимаю, то мне привиделся отрывок из прошлого Греты Дроссельмаер. Она, судя по всему, являлась участницей сказки Принц и Ворон. Но как? Ведь она не была балериной! Я, конечно, музыкант и тоже был втянут в сказку…Но все же. Похоже, каждая вариация сказки заключала в себе свой сюрприз.

1 июня, вечер.
Сегодня приехал мой отец. Этого я совершенно не ожидал. По идеи он должен был вернуться не раньше сентября, а тут…В тот момент, когда я в очередной раз проигрывал свой ноктюрн, заскрежетала входная дверь. Я осторожно поднялся из-за инструмента, вытянул шею, стараясь разглядеть, что происходит в прихожей. А он влетел подобно вихрю, неся с собою запах дорожной пыли и листов подорожника и сгреб меня в свои почти медвежьи объятия. Если быть откровенным, то я поражаюсь своему отцу. Он огромен, словно скала, коренастый, будто врастающий в землю… Но при всем этом обладает тонкой, все прекрасно чувствующей душой. Играет на виолончели, пишет музыку, сочиняет очень красивые стихи. В выборе книг он очень избирателен. Предпочитает классическую литературу. А ещё - вечный путешественник. Сложно заставить его пробыть лишний день на одном месте. А тут…Вернулся на три месяца раньше. И все же я был рад видеть его. Мой отец также интересовался историей рода Дроссельмаера. Поэтому я мог бы рассчитывать на его помощь.
Однако не успели мы с ним и разговориться, не успел я рассказать ему о Принце и Вороне, чье завершение он благополучно пропустил (хотя все же некоторое время наблюдал за Мифо, пока тот жил у Факира, ожидая, когда сказка придет в движение), как он отправил меня в бакалейных, галантерейных и прочих лавок, вручив предлинный список того, что мне необходимо купить.
Когда я зашел в галантерейную лавку на углу, то моя челюсть чуть не отправилась приветствовать пол. За прилавком была та самая, вчерашняя девушка, которая столь грубо обошлась с моим инструментом! (Ну, конечно академическим, но ведь я преимущественно на нем играю…) Она в тот момент очень почтительно обслуживала некую пожилую леди (кажется, это была моя соседка через *клякса*гу). Закончив упаковывать покупки, девушка повернулась в сторону дверей, готовясь принять следующего покупателя. Когда она встретилась взглядом со мною, то в её глазах на миг мелькнуло замешательство, однако в тот же момент она взяла себя в руки и с добродушной улыбкой спросила:
- Что вам угодно?
Я был ужасно смущен, растерян, поскольку никак не думал, что могу столкнуться с нею в таком месте! Запинающимся голосом я пробормотал что-то о булавках, трех метрах белой ленты, двух парах лайковых перчаток и синем галстуке в желтую полоску (дурацкий галстук на мой взгляд!). Хотя по правде смущаться должна была она…Ведь вчера эта девушка вела себя невозможно глупо и невоспитанно! Отчего же я краснел и запинался как школьник, который не выучил твердо урок?
Девушка ничего не разобрала из моего лепета и, наверное, с трудом сдержав смех, попросила повторить. Я вновь попытался, но смутился ещё более, голос мой упал до невнятного шепота, а руки подозрительно задрожали. Вежливая улыбка просто врезалась в лицо девушки, похоже, она с титаническим трудом старалась не покатиться со смеху…
- Давайте сюда, - он решительно протянула руку к моему списку. Пребывая в растерянности, я позволил ей вытащить его из моих слабых рук. И только спустя секунду, когда она уже цепким взглядом впилась в список, вспомнил о приписке которую сделал мой отец в конце списка: «НЕ забудь зубной порошок, голова твой садовая!» Что же она должна была подумать после такого?! Однако девушка лишь понимающе кивнула и принялась ловко снимать с полки все перечисленные товары. Она порхала по лавке как мотылек, изредка заглядывая в список, чтобы убедиться, что она все правильно делает. Я невольно залюбовался ею…Через минуту она окликнула меня, пытаясь вытянуть из странных грез, в которые я провалился. Тряхнул головою, прогоняя наваждение и протянул руки за свертками, мои ладони случайно соприкоснулись с её руками. Кровь мгновенно новой волной освежила малиновый окрас моего лица, сердцебиение усилилось, а девушка смотрела на меня задумчивым взором зеленых глаз из-под ресниц, не торопясь одергивать руки. Я дернулся назад и свертки посыпались на пол…Спустя пять минут я все-таки собрал их, торопливо расплатился и, смущено поблагодарив, бросился к дверям, чувствуя её задумчивый взгляд на своем затылке.
- Спасибо за покупку. Приходите ещё, Аотоа.
Только глотнув свежего воздуху на улице, я задумался – откуда ей известно мое имя?

2 июня, день.
Читал ночью дневник Дроссельмаера, пытаясь понять величественную буйную душу сказочника. Наткнулся на странное имя – оно чаще всего повторяется на страницах дневника – Мадлен (то же, что и у матери Факира). Похоже, великий сказочник знал её ещё ребенком. Ибо первое упоминание, сделанное о ней, когда ему было двадцать пять лет, сообщало о том, что Мадлен старательно играет подаренными ей маэстро игрушками: роскошными замками, в прудах перед которыми плавали лебеди, диковинными крепостями, в которых маршировали солдатики (не совсем девичья игрушка….), заводными куклами, которые пели и говорили…(вот с чего начиналась его бурная деятельность)…Сначала я подумал, что маэстро был крестным Мадлен. Похоже, что я ошибся. Между ними, когда Мадлен достигла шестнадцатилетнего возраста (разница между ними была 15 лет) вспыхнуло чувство по глубине и силе сравнимое разве что с океаном, чьи просторы столь мало изведаны человеком. Воистину, Дроссельмаер любил Мадлен. Я вижу это в каждом слове. Однако, читая записи об их отношениях, не могу избавиться от ощущения тревоги, предчувствия немыслимой трагедии.
Отец предложил мне не идти сегодня к Леониду, подразумевая этой просьбой, что сегодня идет к моему учителю в гости (они друзья детства). Поэтому, предоставленный самому себе, я до полудня рисовал вместе с Мален-сан, совершенствуясь в этом нелегком искусстве. Мои пальцы становятся все гибче и ловчее, все старательнее и схоже передают краски и причудливость линий окружающего мира…
Встретился случайно с Рэйчел. Она приехала в город, чтобы обосноваться здесь на постоянное жилье. Кажется, она одна. Я постеснялся спросить, где её муж. Зато она рассказала мне о девочке, которая работает в галантерейной лавке. Её зовут Саюри. Очень вежливая, обходительная и забавная. Но сирота. По-моему, мне надо получше узнать её. Рэйчел случайно обронила, что Саюри раньше очень тесно общалась с Факиром.